Page 190 - Мертвые души
P. 190

мира?  И  что  же  я  теперь?  Куда  я  гожусь  теперь?  На  что  может  послужить  жизнь  моя,
               лишенная значения, приличного чину и летам и званию. Какими глазами я могу смотреть
               теперь в глаза всякому почтенному, пользующемуся уважением человеку? Как не чувствовать
               мне угрызения совести, чувствуя, что, так сказать, даром бременю землю, и что скажут потом
               мои дети? Вот, скажут, отец скотина, не оставил нам никакого состояния”. Читатели, я думаю,
               и прежде имели случай заметить, [а. Вместо “Читатели ~ заметить”:  Нужно заметить] что
               герой наш чрезвычайно заботился о потомках. Так уж заведено на этом грешном свете. Это
               уже такая чувствительная струна. Иной бы может быть и не так глубоко запустил руку, если
               бы не вопрос, который, нивесть почему, приходит сам собою: “А что скажут дети?” И вот
               будущий  родоначальник,  как  осторожный  кот,  покося  только  одним  глазом,  не  глядит  ли
               откуда-нибудь хозяин, хватает поспешно всё, что к нему поближе: масло, свечи, кенарейка ли
               попалась под лапу — словом, не пропускает ничего. Так плакал герой наш, такими жалобами и
               стенаньями оглашалось всё внутри его, а деятельность не умирала и в голове всё что-то хотело
               строиться  и,  казалось,  ожидало  только  как-нибудь  смелого  плана.  В  ожидании  [будущих]
               дальнейших видов, он решился покамест заняться званием поверенного по частным, звание
               еще не приобретшее у нас права гражданства, которого пихают и толкают со всех сторон,
               смотрят  свысока  на  него  и  мелкая  приказная  тварь  и  сами  поверившие  дела,  звание
               определенное на [жизнь] совершенное пресмыкание в передних, на грубые слова из уст их и
               развитие всех  достойных пройдох, на которых бывает так же способен всё тот же чудный
               русский  человек.  Среди  разных  поручений  досталось  ему,  между  прочим,  похлопотать  о
               заложении в Опекунский совет нескольких сот  крестьян. Имение было расстроено: разные
               скотские  падежи,  повальная  болезнь,  истребившая  лучших  работников,  прикащики  и,
               наконец,  плохое  управление  самого  хозяина  побудили  владельца  для  поправления  как
               самого[а. как собственного] имения, так и для удовлетворения кое-каких своих надобностей, в
               которых, натурально, не бывает никогда недостатка у русского человека, прибегнуть к залогу,
               который  тогда  был  делом  еще  совершенно  новым  и  на  который  решались  не  без  страху.
               Чичиков, в качестве поверенного, прежде расположивши всех, кого следует, потому что без
               надлежащего расположения не только не может итти никакое дело, [не может итти даже] но
               даже  не  может  быть  взята  простая  справка  или  выправка,  все-таки  хоть[а.  потому  что
               расположить нужно непременно: всё равно дело правое или неправое, важное или бездельное.
               По крайней мере хоть; б. Начато: потому что расположить нужно непременно: без этого ни
               одно] по бутылке мадеры влить во всякую глотку нужно непременно. Итак, расположивши
               всех,  спросил  не  без  боязни,  что  вот-де  какая  история  случилась,  что  больше  половины
               крестьян вымерло, так [нельзя ли так загладить, они де могут умереть и после] пожалуйста
               [дескать] чтобы какой-нибудь прид<ирки?>. “Да ведь они же в ревизской сказке числятся?”
               сказал  секретарь. —  “Числятся”,  отвечал  Чичиков.  “Ну  так  что  же  вы?”  сказал  секретарь:
               “хоть бы и все вымерли. Один умер, другой родится, и всё в дело годится”. Секретарь, как
               видно, умел говорить и в рифму. А между тем, героя нашего осенила самая вдохновеннейшая
               мысль, какая когда-либо приходила в человеческую голову. “Эх я, Аким Плошина”, сказал он
               сам  себе:  “ищу  рукавиц,  а  обе  за  поясом.  Да  накупи  я  всех  этих  душ,  которые  вымерли,
               покамест не подавали еще новых ревизских сказок, да приобрети хоть, например, их тысячу,
               да,  положим,  Опекунский  совет  даст  по  250 на  душу,  вот  уж  у  меня  будет  250  капиталу.
               Теперь, же время как нарочно удобное. Не так давно еще была эпидемия, народу вымерло,
               слава богу, не мало, помещики попроигрывались, закутились и прокутились, всё полезло в
               Петербург служить, имения брошены и управляются кем как ни попало, подати уплачиваются
               с каждым годом труднее, так мне с радостью всякой уступит уже потому только, чтобы не
               платить за них даром, а может быть и так случится, что с иного я еще зашибу копейку. [Далее
               начато:  Копотливо,  чорт  возьми,  да  при  этом]  Вот  беда,  разве  что  без  земли,  но  это  не
               остановит:  время теперь именно такое, какое в другой раз не случится. Теперь продаются
               земли от казны в Херсонской и Таврической губернии, говорят, по рублю десятину, туда их
               всех и переселю. А переселение можно сделать законным порядком, как следует по судам, это
               уж мое дело, я это сделаю. Если захотят освидетельствовать крестьян, пожалуй, я и тут не
   185   186   187   188   189   190   191   192   193   194   195