Page 233 - Мертвые души

героя за всякую ошибку, которую он делал, упражняясь в списании вечно находившейся перед
ним прописи: “Добродетель есть сама себе награда”, совершенно пожелтевшую и
испачканную немилосердно пятнами. Потом находился в уездном училище. Как он там
учился, это тоже неизвестно. Замечательно только то, что он между товарищами своими был
один из тех, которых несколько трудно было надуть, и вел себя как-то так, что почти всегда
другие его угощали, а не он других. Потом был он и в губернской гимназии, и тут характер его
несколько яснее стал обозначаться, и он возымел, наконец, сильное стремление к тому, к чему,
как казалось

К ГЛАВЕ XI

Никаких этаких движений беспорядочных: перелезть на диво всем через забор,
прочитать в скамейке какой-нибудь роман во время лекции несколько скучноватой, издержать
все деньги на театр, — ничего такого, к чему молодые души влекутся иногда неумеренно. В
этом отношении он был так благоразумен, как старик.

И тут оказалась заметною в характере его весьма приятная сторона: ничего не было в нем
буйного или непокорного начальству, но все движения довольно кротки, ни в каких шалостях
он не был никогда замешан. [Очень хорошо сидел в классе] Никогда не являлся неряхой или
растрепой, садился на первой скамейке, первый подавал шляпу своего учителя и баллы в
поведении получал отличные. [Но в характере его, ровном решительно во всех отношениях,
стало обнаруживаться одно довольно сильное направление] И всё, однако ж, в нем не было
ничего, по-видимому, необыкновенного и он мог бы остаться всю жизнь свою так кое-что, что
называется словом, получившим ныне необыкновенно обширный смысл, именно: хороший
человек. Но так как автору позволяется иногда заглянуть несколько поглубже в душу, чем
глядят другие люди, то он никак не может пройти, чтобы не сказать, что в характере его,
по-видимому совершенно ровном, было одно кое-какое стремление, которое было очень
сильно. Это стремление было, что называют, стремление приобресть копейку. С самого с
измалу непонятно каким образом, [уже] но у него образовалось и существовало это чувство.
Он уже питал нежное этакое влечение к разным движимым и недвижимым имениям,
приобресть [разные] солидные блага мира сего, сделаться совершенно основательным,
почтенным человеком. Владение имуществом имело для него нельзя описать какие
приятности. [Далее начато: Когда] Из всего того, что ему случалось читать, ему больше всего
нравилась известная историйка молочницы, несшей кувшин и замечтавшейся о том, что она
купит на [это] деньги, вырученные за молоко, как купит сначала маленькую свинку, как
выкормит[как эта свинка] ее и эта свинка сделается свиньей, свинья наведет поросенков, как
эти поросенки тоже каждый с своей стороны сделается свиньей и доставят столько деньгами,
что можно купить корову и кобылу, и как потом пойдет целый завод лошадей и коров, потом
дом на эти купит деньги, потом деревню, там и пошло что далее, то еще лучше. Эта
постепенная прогрессия имела для него что<-то> такое утешительное[прогрессия [ему]
тешила необыкновенно] в самых еще ребяческих летах. Но зато он никак равнодушно не мог
читать окончания этой истории: когда молочница от радости прыгнула и разбила кувшин —
это его тронуло до слез. И никогда, как сам он потом сознавался, ни одна чувствительная
драма и трагедия не трогала его так, ни даже роман очень трогательный “Герцогиня Лавальер”
Жанлис, который ему случилось прочитать в скучное время.

Всякой человек с порядочным капиталом и состоянием уже возбуждал в нем какое-то
непостижимое, почти благоговение, которого он сам даже не мог понять, и всегда почти даже
против собственной воли брался за шляпу, попадись ему таковой навстречу, хотя бы он вовсе
не был с ним знаком. [брался за шляпу, если случалось с ним встретиться] Такие сердечные
движения, означавшие, впрочем, весьма основательного и благоразумного человека,
побудили его, не отлагая времени, определить себе карьер и дорогу. Карьер, известное дело,