Page 247 - Мертвые души
P. 247
“Опять задурил”, раздававшийся в то время, когда ребенок, наскучивший однообразием
работы, приписывал к букве какой-нибудь свой хвост или другую закавыку, внушенную
праздною фантазией, за что[Далее начато: весьма больно был] неожиданно и весьма больно
был стискиваем обеими ногтями край его уха и закручиваем с варварским спокойствием за что
[из глубины ду<ши>] ребенок произносил неприязненное <1 нрзб.> — вот вся бедная картина
первоначального его детства, о котором едва осталась[Далее начато: слабая память] в голове
его бледная память. Наконец, в один день с весенним солнцем и разлившимися потоками была
заложена в повозку мухортая пегая лошадь, какие у лошадиных барышников известны под
именем сорук. [Длинный] Отец поместился в тележке с 8-летним сыном и[Далее начато:
выехали они из] согнувшийся весь в[Далее начато: спину куче<р>] такой <1 нрзб.> кучер
встряхнул вожжами, и и они выехали из дому. На сороке ехали сутки с лишком, дорогой
ночевали, переправлялись через реки, закусывали холодной бараниной да пирогом и
добрались утром на третий день до города. [добрались до города под вечер. ] Тощая сорока
потащилась, как могла, по городским улицам, [Далее начато: а. показавшимся потом; б.
блеснувшим великолепно на неопытные глаза] которые поразили ребенка, всё время не
раскрывавшего рта, потом бултыхнула вместе с повозкой в яму и в узкий переулок, весь
запруженный грязью, [Далее начато: Тут она долго работала и наконец] долго работала там
всеми силами и месила ногами, [Далее начато: наконец] подстрекаемая и горбатым[низеньким
горбатым] кучером и самим отцом героя, и наконец втащила их в небольшой дворик на
косогоре с двумя цветущими баргамотами, садиком, наполненным бузиной, душистым
травником, и небольшой будочкой, крытой драньем. Тут жила какая-то далекая родственница
героя, дряблая старушка, всё еще ходившая сама[ходившая сама пешком] ежедневно на
городской рынок, несмотря на грязь. Тут должен был остаться наш ребенок, ходить
ежед<невно?> в классы городского училища. Отец переночевал и на другой день отправился в
дорогу, простившись с сыном[Над строкой: хотя, конечно, без денег] (кажется, без слез),
давши ему на расходы и лакомства две гривны меди и, [Далее начато: произнести] что важнее
всего, отцовское[отцовское мудрое] наставленье: “Смотри же, Павлуша, не дури и <не>
повесничай, а больше всего угождай учителю. Коли будешь угождать начальникам, то хоть и
не во всем будешь смышлен, [Далее начато: ничего не пропадет] всё пойдет в лад, [буде ему
угождать во всем, то хоть и не успеешь в чем-либо, а всё ты будешь первым] станешь выше
всех первых. Не водись с товарищами: они тебя добру не научат, только разве шалостям да
повесничеству. А если пошло на то, так водись с теми, которые побогаче, чтобы были тебе
полезны. Не угощай и не потчевай никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали и
потчевали. А больше всего береги и копи копейку: это — вещь надежнее всего в мире.
Товарищ и приятель тебя надует и при случае первый тебя выдаст; а копейка не надует,
копейка не выдаст тебя, хоть бы в какой нужде пришлось тебе ни быть: всё сделаешь и
пробьешь [копейкой] на свете”. Так говорил отец. Поцеловал Павлушу, сел в свою тележку, и
сорока потащила его обратно. С тех пор уже никогда не видал его более герой наш; но слова и
наставления, казалось, врезались далеко[врезались глубоко] ему в душу. [Далее начато:
Ребенок] Мальчик стал ходить в классы. Способностей больших или острых[или слишком
острых] к какой-нибудь науке в нем не оказалось. [Далее начато: но зато он отличался
большим] Оказал себя он более всего прилежанием, опрятностью и тихостью. Но в мальчике
оказался ум совершенно с другой стороны, ум совершенно практической. Он вдруг понял свое
положение и повел себя в отношении к товарищам так, что его угощали, а не он их. Уж с
самых ранних пор он умел себе отказать во многом; <даже> из данных отцом денег он не
издержал ни копейки, с тем <чтобы> кое-что скопить. Даже лакомства он не ел, а припрятывал
и потом, под голодный час, менялся или продавал тем же самым, которые угостили его. В 9-м
году оказались в нем такие таланты: он уже умел слепить <из> воску какого-то снегиря,
выкрасил его и продал с выгодою. На рынке он покупал пряники[он пронюхивал, где бывали
пряники] и хлебы и потом садился около товарищей своих, которые были побогаче, и ожидал
очень терпеливо, пока товарищ, усталый классной тишиною, [усталый классами] выговорами
и наказаньем, не почувствовал наконец волчий голод; в это время он искусно показывал ему