Page 247 - Мертвые души
P. 247

“Опять  задурил”,  раздававшийся  в  то  время,  когда  ребенок,  наскучивший  однообразием
               работы,  приписывал  к  букве  какой-нибудь  свой  хвост  или  другую  закавыку,  внушенную
               праздною фантазией, за что[Далее начато: весьма больно был] неожиданно и весьма больно
               был стискиваем обеими ногтями край его уха и закручиваем с варварским спокойствием за что
               [из глубины ду<ши>] ребенок произносил неприязненное <1 нрзб.> — вот вся бедная картина
               первоначального его детства, о котором едва осталась[Далее начато: слабая память] в голове
               его бледная память. Наконец, в один день с весенним солнцем и разлившимися потоками была
               заложена в повозку мухортая пегая лошадь, какие у лошадиных барышников известны под
               именем  сорук.  [Длинный]  Отец  поместился  в  тележке  с  8-летним  сыном  и[Далее  начато:
               выехали они из] согнувшийся весь в[Далее начато:  спину куче<р>] такой <1 нрзб.> кучер
               встряхнул  вожжами,  и  и они выехали  из  дому.  На  сороке  ехали  сутки  с  лишком,  дорогой
               ночевали,  переправлялись  через  реки,  закусывали  холодной  бараниной  да  пирогом  и
               добрались утром на третий день до города. [добрались до города под вечер. ] Тощая сорока
               потащилась,  как  могла,  по  городским  улицам,  [Далее  начато:  а.  показавшимся  потом;  б.
               блеснувшим  великолепно  на  неопытные  глаза]  которые  поразили  ребенка,  всё  время  не
               раскрывавшего  рта,  потом  бултыхнула  вместе  с  повозкой  в  яму  и  в  узкий  переулок,  весь
               запруженный грязью, [Далее начато: Тут она долго работала и наконец] долго работала там
               всеми силами и месила ногами, [Далее начато: наконец] подстрекаемая и горбатым[низеньким
               горбатым]  кучером  и  самим  отцом  героя,  и  наконец  втащила  их  в  небольшой  дворик  на
               косогоре  с  двумя  цветущими  баргамотами,  садиком,  наполненным  бузиной,  душистым
               травником, и небольшой будочкой, крытой драньем. Тут жила какая-то далекая родственница
               героя,  дряблая  старушка,  всё  еще  ходившая  сама[ходившая  сама  пешком]  ежедневно  на
               городской  рынок,  несмотря  на  грязь.  Тут  должен  был  остаться  наш  ребенок,  ходить
               ежед<невно?> в классы городского училища. Отец переночевал и на другой день отправился в
               дорогу,  простившись  с  сыном[Над  строкой:  хотя,  конечно,  без  денег]  (кажется,  без  слез),
               давши ему на расходы и лакомства две гривны меди и, [Далее начато: произнести] что важнее
               всего,  отцовское[отцовское  мудрое]  наставленье:  “Смотри  же,  Павлуша,  не  дури  и  <не>
               повесничай, а больше всего угождай учителю. Коли будешь угождать начальникам, то хоть и
               не во всем будешь смышлен, [Далее начато: ничего не пропадет] всё пойдет в лад, [буде ему
               угождать во всем, то хоть и не успеешь в чем-либо, а всё ты будешь первым] станешь выше
               всех первых. Не водись с товарищами: они тебя добру не научат, только разве шалостям да
               повесничеству. А если пошло на то, так водись с теми, которые побогаче, чтобы были тебе
               полезны.  Не  угощай  и  не  потчевай  никого,  а  веди  себя  лучше  так,  чтобы  тебя  угощали и
               потчевали.  А  больше  всего  береги  и  копи  копейку:  это  —  вещь  надежнее  всего  в  мире.
               Товарищ  и  приятель  тебя  надует  и  при  случае  первый  тебя  выдаст;  а  копейка  не  надует,
               копейка  не  выдаст  тебя,  хоть  бы  в  какой  нужде  пришлось  тебе  ни  быть:  всё  сделаешь  и
               пробьешь [копейкой] на свете”. Так говорил отец. Поцеловал Павлушу, сел в свою тележку, и
               сорока потащила его обратно. С тех пор уже никогда не видал его более герой наш; но слова и
               наставления,  казалось,  врезались  далеко[врезались  глубоко]  ему  в  душу.  [Далее  начато:
               Ребенок] Мальчик стал  ходить в классы. Способностей больших или острых[или слишком
               острых]  к  какой-нибудь  науке  в  нем  не  оказалось.  [Далее  начато:  но  зато  он  отличался
               большим] Оказал себя он более всего прилежанием, опрятностью и тихостью. Но в мальчике
               оказался ум совершенно с другой стороны, ум совершенно практической. Он вдруг понял свое
               положение и повел себя в отношении к товарищам так, что его угощали, а не он их. Уж с
               самых ранних пор он умел себе отказать во многом; <даже> из данных отцом денег он не
               издержал ни копейки, с тем <чтобы> кое-что скопить. Даже лакомства он не ел, а припрятывал
               и потом, под голодный час, менялся или продавал тем же самым, которые угостили его. В 9-м
               году  оказались  в  нем  такие  таланты:  он  уже  умел  слепить  <из>  воску  какого-то  снегиря,
               выкрасил его и продал с выгодою. На рынке он покупал пряники[он пронюхивал, где бывали
               пряники] и хлебы и потом садился около товарищей своих, которые были побогаче, и ожидал
               очень терпеливо, пока товарищ, усталый классной тишиною, [усталый классами] выговорами
               и наказаньем, не почувствовал наконец волчий голод; в это время он искусно показывал ему
   242   243   244   245   246   247   248   249   250   251   252