Page 42 - Мертвые души
P. 42

Степановна  знала,  что  отец  не  любит  офицеров  по  странному  предубеждению,  что  будто
               военные должны быть картежники и мотишки. Папенька послал[Хозяин послал] ей на дорогу
               проклятие и уже не заботился о ней больше. В доме еще стало пуще. В владельце его стала
               заметнее обнаруживаться скупость. Сверкнувшая в жестких волосах его седина[В владельце
               стала заметнее обнаруживаться сверкнувшая в волосах его седина, п<одруга>] — верная ее
               подруга, помогла ей еще более развиться. Учитель француз был отпущен, потому что сыну
               пора  была  на  службу.  Мадам  была  прогнана,  потому  что  оказалась  не  безгрешною  в
               похищении Александры Степановны. Сын, будучи отправлен в губернский город в палату с
               тем, чтобы там узнать существенную и дельную службу, вместо этого определился в полк и
               написал к отцу, уже по своем определении, прося у него денег на обмундировку. Очень[Он
               очень] естественно, что он получил на это шиш. Наконец, последняя[Наконец и последняя]
               дочь,  остававшаяся  с  ним  в  доме,  умерла.  Старик  остался  совершенно  один,  сторожем,
               хранителем и владетелем своих богатств. Одинокая жизнь дала[представила] сытную пищу
               скупости, которая, как известно, имеет волчий голод и, чем больше пожирает, тем становится
               ненасытнее; человеческие чувства, [страсти человеческие] которые и без того не были а нем
               очень  крупны,  мелели  ежеминутно,  и  каждый  день[каждую  минуту]  что-нибудь  да
               утрачивалось  в  этой[Далее  пропуск  для  одного  слова.  Вероятно,  Гоголь  не  нашел
               удовлетворявшего  его  определения.  В  следующей  рукописи  (РЛ)  оно  имеется:  в  этой
               изношенной  развалине]  Случись  же,  что  под  такую  минуту,  как  будто  нарочно  в
               подтверждение его мнения о военных, к нему дошел слух, что сын его проигрался в карты. Он
               послал ему от души свое отцовское проклятие и никогда уже не интересовался, существует ли
               он на свете, или нет. [Далее было: Да и [сам] в самом деле о нем уже никогда никаких слухов
               не было. ] С каждым годом притворялись окна[С каждым годом закрывалось более и более
               окон] в его доме, наконец, осталось только двое, из которых одно, как уже видел читатель,
               было  заклеено  бумагою.  С  каждым  годом  уходили  из  вида  его  более  и  более  главные
               части[мелкие части] хозяйства, и мелкий взгляд обращался к бумажкам и перышкам, которые
               он  собирал  в  своей  комнате;  [и]  неуступчивее  становился  он  к  покупщикам,  которые
               приезжали забирать у него оптом хозяйственные произведения. Покупщики торговались [с
               ним], торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек. Сено и
               хлеб гнили, на скирдах и копнах можно было смело разводить капусту, потому что это был
               чистый навоз. [Далее начато: К холсту, пеньке, коврам и прочему, которыми были] Мука в
               подвалах обратилась в камень и ее нужно было рубить; к пеньке, холсту, коврам, сукнам,
               которыми  нагружены  были  его  кладовые,  страшно  было  притронуться:  они  обращались  в
               пыль. Он уже позабывал сам, сколько у него было чего, и помнил только, в каком месте стоял
               у  него  в  шкафе  графинчик  с  остатком  прошлогодней  настойки,  которую  он  наметил
               небольшим  значком,  чтобы  тотчас  можно  было  узнать,  если  бы  кто  вздумал  воровским
               образом выпить; или баночка с каким<-то> декоктом, который он иногда пил. В хозяйстве
               доход  собирался  по-прежнему.  Столько же оброку  должен  был  принесть  мужик,  такое  же
               количество ниток должна была напрясть баба, столько же полотна наткать ткачиха. Всё это
               помещалось прежним порядком в его кладовые и по-прежнему всё это гибло. Всё равно, как
               бы[а. Всё бы равно; б. Всё равно бы как] кто вздумал сыпать деньги в дырявый кошелек или
               натопить  камином  комнату.  Но  старый  скряга  скорее  бы  согласился отправиться  в  петлю,
               нежели  дать  что-нибудь  из  этого  своим  крестьянам  или  даже  продать  за  меньшую  цену.
               Александра Степановна как-то приезжала раза два с маленьким сынком, пытаясь, нельзя ли
               чего-нибудь  получить,  потому  что  хотя  с  штаб-ротмистром  можно  очень  весело  прожить
               первые две недели после брака, но потом уже не так[не так уже] весело, особливо, если у
               штаб-ротмистра только и всего, что казенное жалованье, хотя где-то в водевиле и говорится,
               что русской муж, при том военный, есть клад или что-то другое ([право] уж не помню, что
               такое)  для  жены.  Плюшкин,  однако  ж,  ее[дочь]  простил  и  даже  дал  маленькому  внучку
               поиграть какую-то пуговицу, лежавшую на столе, но дочери ничего не дал. [но дочери однако
               ж не дал ничего] В другой раз Александра Степановна приехала уже с двумя малютками и
               привезла ему кулич к чаю и новый халат, потому что у батюшки был такой халат, на который
   37   38   39   40   41   42   43   44   45   46   47