Page 43 - Мертвые души
P. 43

глядеть  было  не  только  совестно,  но  даже  стыдно.  Плюшкин приласкал  обеих  внучков  и,
               посадивши их к себе, одного на одно колено, а другого на другое, покачал их таким образом,
               как будто бы они ехали на лошадях. Кулич и халат взял, но дочери решительно ничего не дал.
               С тем и уехала Александра Степановна.

                     Итак, вот какого рода помещик стоял перед Чичиковым. Должно, однако ж, сказать, что
               такие  кащеи  попадаются  на  Руси  довольно  редко,  и  они  бывают[а.  и  они  быв<ают>;  б.  и
               существование их; в. они представляют] тем разительнее, что возле них же в соседстве живет
               как-нибудь гусар-гуляка, который задает в своей деревне каждую неделю балы с музыкою или
               заводит домашний театр из крепостных актеров и танцовщиц.

                     Чичиков еще раз остановился, не зная, каким образом лучше приступить и какого рода
               разговор начать. [Далее начато: с этим] — “Я приехал”, сказал он, минуту подумавши, “с тем,
               чтобы  иметь  честь  с  вами  познакомиться  лично.  Наслышавшись  об  вашей…”  Тут  он
               остановился, не зная, о чем бы лучше сказать наслышался. Он хотел было сказать о вашей
               добродетели,  но  чувствовал,  что  это  уже  слишком,  да  и  вряд  ли  было  кстати,  и  потому
               решился  вместо  слова:  добродетели  употребить:  экономию.  “Наслышавшись  об  вашей
               экономии”, продолжал он, “я приехал засвидетельствовать вам мое почтение лично”.

                     На это Плюшкин пробормотал что-то сквозь губы, потому что зубов у него не было.
               Неизвестно,  что  пробормотал  он:  но  должно  думать,  что  смысл  этих  несвязных  слов  был
               следующий: “Чорт бы побрал тебя с твоим почтением!” Но так как гостеприимство у нас в
               такой  сильной  степени,  что  даже  и  скряга  не  в  состоянии  преступить  его  законов,  то  он
               прибавил тут же гораздо внятнее: “Прошу покорнейше садиться!”

                     “Я давненько не вижу гостей”, продолжал он; “да, признаться сказать, в них мало[Далее
               начато:  то<лку?>]  вижу  проку.  Уж  такой  неприличный  обычай:  ездят  друг  к  другу,  а  в
               хозяйстве-то  упущения,  да,  упущения…  да,  и  лошадей-то  их  корми  сеном!..  Я  давно  уж
               пообедал, [Далее было: сегодня] а кухня-то у меня такая, что, как начнешь топить, того и гляди
               пожару[гляди, что пожару] наделаешь”.

                     “Да”,  подумал  про  себя  Чичиков,  “хорошо,  что  я  приехал  пообедавши”.[пообедавши
               приехал]

                     “И  такой  скверный  анекдот:  что  сена  хоть  бы  клок  в  целом  хозяйстве!”  продолжал
               Плюшкин. “Да и в самом деле, как прибережешь его? Землишка-то маленькая, мужик ленив,
               работать не любит, думает, как бы в кабак. Того смотри, что на старости лет придется взвалить
               суму на плечи, да и пошел по миру”.

                     “Мне, однако ж, сказывали”, произнес Чичиков, “что у вас 800 душ”.

                     “А кто это сказывал? А вы бы, батюшка, наплевали в глаза тому, который это сказывал.
               Он, пересмешник, хотел пошутить над вами! Вот бают 800 душ, а поди-тка, сосчитай — и
               пятисот  не  найдешь.  В  последние  три  года[Далее  было:  у  меня  шибко  пример  народ]
               проклятая-то горячка переморила у меня большой куш мужиков”.

                     “Что вы говорите!” вскрикнул Чичиков, едва могший скрыть свою радость: “и <не> на
               шутку[Далее  начато:  таки  порядочное]  у  вас  умерло[Далее  начато:  а.  большое  число;  б.
               мн<ого>] довольно народу?”

                     “Да, снесли многих”.
   38   39   40   41   42   43   44   45   46   47   48