Page 53 - Мертвые души

то, насчет чего говорили все согласно: т. е. что[это что] Чичиков был ничуть не меньше, как
миллионщик. Уважение к нашему другу возросло до нельзя. Встречаясь с ним, иначе и не
говорили, как только: “Батюшка Павел Иванович, сколько лет, сколько зим мы с вами не
видались”, позабыв, [Вместо “позабыв”: несмотря на то] что накануне просидели до петухов
за вистом. На улице, в которой он жил, начали беспрестанно попадаться квартальные
благородной наружности и каждый день заставляли подметать под его окнами[под их окнами]
пыль, так что герой наш даже кашлял от их услуг. Он такую приобрел с этих пор народность,
что иначе и не называли его, как Павлом Ивановичем, как будто фамилии у него вовсе не
было. И часто жандарм при разъезде, [Жандарм проезжая] провозгласивши…[Конец
страницы. Дальше обрыв текста. ]

своим подбородком, который был совершенно круглый. Он говорил часто своим
приятелям и знакомым: “Вот посмотрите, какой у меня подбородок, совсем круглый, как
будто яблоко”.[яблоки] Скоро после бритья он имел также обыкновение гладить себя рукою
по щеке, любуясь ее гладкостью и мягкостью. Мысль о том, что он сделал эти победы своею
красотою, ему была не неприятна, [ему была приятна, несмотря на всю [его] скуку этих
преследований] хотя он и находился в чрезвычайном беспокойстве от [всех этих]
преследований, и потому очень естественно, что он, наконец, обратился совершенно[что
помышления его наконец обратились совершенно] к туалету — как бы показаться более
интересным на вечеринке. — Много поэтов, широких кистью, глубоких и великих,
занимались описанием убранства и костюма своих героев. В старину Гомер, позже Сервантес,
Вальтер-Скотт и Пушкин любили живописать туалеты. Очень знаю, что читателю хотелось бы
страшно видеть, как Чичиков наденет фрак брусничного цвета с искрой и станет умываться.
Но просто не хочу говорить об этом. Я теперь решительно без всяких чинов и церемоний.
Было время, когда и я старался[и я, несмотря на неповоротливость, глядел в глаза и старался]
угадывать желания тех, с которыми[перед которыми] мы привыкли быть до приторности
учтивыми. А теперь, как унесло меня море из нашей просторной империи, всё благоговение,
которое питалось в душе к разным правителям канцелярий и многим другим достойным
людям, [Вместо: “правителям канцелярий ~ людям”: правителям канцелярии и министрам]
испарилось совершенно. Теперь и кланяться не умею. [Я состарелся, ] Нет той гибкости в
костях, которую сохраняют в своем хребте до глубокой старости многие дельные и деловые
люди. Я упрям, не хочу видеть тех физиогномий, которые мне не нравятся. [а. физиогномий,
на которые нужно плевать, несмотря на все их декорации, как бы они ловко ни шаркали
ногою; б. физиогномий, при которых приходит мысль о плевательнице] Кому не говорю
дружеского ты, тот не подходи ко мне! По этому самому читающий меня не должен
обижаться, если я с ним запросто и скажу ему[ему даже] ты. Первый приятель автора есть его
читатель. Словом вы называют всех [подлецов], отправляют ли они должность низких
доносчиков, или уже выбрались в люди и начинают даже производить [подлый] род свой от
древних фамилий, — их всех называют вы. Но если рассмотреть это вы в микроскоп, то можно
видеть, что это вы есть не что другое, как чистая оплеуха. Итак, будь лучше ты, нежели вы,
веселый и прямодушный читатель мой. Я с тобою совершенно без чинов, и вместо того, чтобы
рассказывать, как герой наш одевался, беру тебя за руку и веду прямо на бал к губернатору.
Хотя, может быть, тебе и некогда, и давно уже пора итти в департамент, или ждут тебя на
разводе, и бригадный командир распекает тебя заочно, или, может быть, любезный друг, ты и
сам уже бригадный командир, завелся брюхом, величиною в самовар, в котором варят кадетам
чай, и готовишься покрикивать перед фронтом так, что будут дребезжать окна на площади.
Несмотря на всё это, беру тебя за руку и веду на бал. Что ж делать? Таковы преимущества
автора. Конечно, тебя немножко пораспекут. Но автору всегда лестная честь, когда за него
кого-нибудь пощелкают.

Очень хорошие бывают иногда ридикули у купчих, у многих помещиц, [а. Очень
хорошие бывали когда-то ридикули у купчих, и теперь даже бывают у многих помещиц тоже;