Page 57 - Мертвые души

автор очень совестится[Но [лучше остави<м>] признаюсь мне уж и совестно] занимать так
долго крепостными людьми: лучше[Далее было: уже] Селифана оставить на после. У
нас[Далее начато: вообще к] читатели очень неохотно знакомятся с низшими сословиями. Да и
вообще у русского человека неодолимая[такая] страсть: познакомиться с человеком, который
бы хоть одним чином был его повыше, а уж никак не ниже. И приведи только ему судьба
столкнуться[Далее начато: где-нибудь с генералом, он уж сам не свои, радость такая; он
приедет домой в духе удивительном — будет и развязней и молодцеватей, как-то свободнее
станет размахивать руками при жене и детях любезничает<?> <нрзб.> внутреннего
удовольствия. А уж о знакомстве с какими графами и князьями] где-нибудь <с> графом или
князем, и говорить нечего, там просто рай. По этой-то самой причине автор очень опасается за
своего героя, который только надворный советник. Конечно, колежские асессоры еще может
быть решатся познакомиться с ним. Но те, которые подбираются к чинам генеральским,
[Далее было: а может быть cостоят уже в чинах] те, бог весть, может быть даже бросят один из
тех презрительных взглядов, которые бросаются гордо человеком на всё, что ни пресмыкается
у него[у них] под ногами, а может быть еще хуже, может быть пройдут убийственным для
автора невниманьем. Как бы то ни было, но мы однако ж возвратимся к герою. Итак, отдавши
нужные приказания еще с вечера и проснувшись поутру очень рано, вымывшись, вытершись с
ног до головы мокрою губкою, что делал он всегда по воскресным дням, а тогда было
воскресение, выбрившись таким образом, что щеки его сделались гладки, нежны и
залоснились как атлас, надевши фрак брусничного цвета с искрой и сверх его шинель на
больших медведях, он сошел[Далее было: наконец] с лестницы, поддерживаемый под руку то
с одной, то с другой стороны бегавшим очень проворно трактирным слугою, и сел в бричку,
которая с громом выехала из-под ворот[Вместо “Уже более ~ из-под ворот”: Уже две недели
приезжий господин жил в городе, ездил по вечерам, вечеринкам и обедам, и таким образом
перекидывался из дома в дом, как все те счастливцы, которые привыкли почитать свой угол
только за ночлег. Но в одно утро знакомая читателям бричка стояла пред подъездом
гостиницы, заложенная тройкой тоже знакомых лошадей. Кучер низенький, кругленький,
которого, впрочем, звали Селифан Высокоростов, был на этот раз еще круглее, потому что под
свой армяк заправил какой-то полушубок. В бричку внесли чемодан и узелок. Всё это давало
знать, что владетель всего этого собирался ехать куда-то за город, что было между прочим
совершенная правда. Чичиков решился наконец исполнить обещание, данное помещикам
Манилову и Собакевичу, навестить их в собственных деревнях; пришлось это, кажется, в
воскресение. Именно в воскресение, потому что Чичиков имел обыкновение по воскресным
дням вытираться снизу до верху мокрою губкою, окунутою в холодную воду, что всё
исполнил он очень аккуратно в тот день. Минуты три спустя увидели героя нашего уже
закутанного и спускавшего<ся> по лестнице. Демикотонный сюртук бежал очень проворно
впереди с салфеткой и подсаживал его то с одной стороны, то с другой. Герой наш был
чрезвычайно чисто одет. Нигде ни пылинки, ни перышка, ни пушинки; фрак брусничного
цвета давал самый богатый отлив, так что Чичиков не утерпел, чтобы не высунуть руки из-под
шинели и не посмотреть на сукно немного к свету. Щеки его были так гладки и: хорошо
выбриты и блеснули такою белизною, что казалось, что он весь помолодел пятью годами и
был бы даже похож на херувима, если бы не слишком синий подбородок. С какой-то
чрезвычайно приличною и вместе солидною важностию влез в бричку, в шинели на медведях,
и бричка с громом выехала из-под ворот] гостиницы на улицу. Проходивший поп снял шляпу;
несколько мальчишек в замараных рубашках протянули руки, приговаривая: “барин, подай
сиротиньке!” Кучер, заметивши, что один из них был большой охотник становиться на
запятки, хлыснул его кнутом — и бричка пошла прыгать по камням. Не без радости увидел
Чичиков [что] полосатый шлагбаум, дававший знать, что мостовой, как и всякой другой муке,
будет скоро конец; и еще несколько раз ударившись довольно крепко головою в кузов, он
понесся, наконец, по мягкой земле. Едва только минул город, как пошла писать по
нашему[Вместо “по нашему”: по русскому] обычаю чушь и дичь по обеим сторонам дороги.
Кочки, ельник, низенькие, жидкие кусты молодых сосен и обгорелые стволы старых и тому