Page 610 - Мертвые души
P. 610

имеется несколько вариантов, то последовательно с литерами: а, б, в и т. д.

                     Переработанная  рукопись,  по  мысли  автора  представлявшая  законченный  текст
               произведения, потребовала переписки набело, и в марте 1841 г. стала создаваться следующая
               рукопись КАБ1 (шифр 10-го изд.: HP), законченная в августе того же года (даты указаны в
               воспоминаниях Анненкова).

                     Эта рукопись находится в Библиотеке Украинской Академии наук в Киеве (до 1934 г.
               принадлежала Нежинскому историко-филологическому институту). Она представляет собою
               тетрадь в синем кожаном переплете с золотым тиснением: “Рукопись Гоголя. Мертвые души.
               1”. На форзаце круглая печать Гоголевского музея при Историко-филологическом институте
               кн. Безбородко и печать Библиотеки Историко-филологического института кн. Безбородко. В
               правом верхнем углу наклеен ярлык: “Библиотека И.-Ф. института кн. Безбородко. Рукописн.
               отд. 59”.

                     Первые  три  листа  чистые  и  ненумерованные,  но  один  из  них  в  общий  счет  страниц
               вошел. С четвертого начинается первая глава “Мертвых душ” (заглавия нет; начало рукописи:
               “Глава 1”). Всего в рукописи 40б страниц (занумеровано 383). Первые 154 написаны рукою В.
               А. Панова, следующие рукою П. В. Анненкова. Стр. 197–202, ненумер. стр. после 300 и стр.
               359–383 — автограф. Несколько стр. рукой неизвестного. В нескольких случаях вшиты листы
               с  переработанным  текстом.  Рукопись  содержит  полный  текст  поэмы,  не  хватает  лишь
               нескольких  страниц.  В  конце  подшиты  1б  листов  разного  формата.  Это  разрозненные
               черновики, появившиеся в результате переделки отдельных мест.

                     Третья по счету рукопись “Мертвых душ” в первоначальном своем виде является уже не
               механической копией предыдущей, а новой редакцией произведения: переписчик писал под
               диктовку Гоголя, значительно изменявшего текст в процессе этой работы. Сначала Гоголь
               диктовал Панову. Вскоре Панова сменил приехавший в Рим Анненков, который продолжал
               писать  под  диктовку  автора.  Анненков  вспоминает:  “<Ежедневно  после  завтрака>
               отправлялись мы в разные стороны до условного часа, когда положено было сходиться домой
               для  переписки  поэмы.  Тогда  Гоголь  крепче  притворял  внутренние  ставни  окон  от
               неотразимого южного солнца, я садился за круглый стол, а Николай Васильевич, разложив
               перед собой тетрадку на том же столе подалее, весь уходил в нее и начинал диктовать мерно,
               торжественно, с таким чувством и полнотой выражения, что главы первого тома “Мертвых
               душ”  приобрели  в  моей  памяти  особенный  колорит.  Это  было  похоже  на  спокойное,
               правильно  разлитое  вдохновение,  какое  порождается  обыкновенно  глубоким  созерцанием
               предмета. Николай Васильевич ждал терпеливо моего последнего слова и продолжал новый
               период тем же голосом, проникнутым сосредоточенным чувством и мыслию. Превосходный
               тон этой поэтической диктовки был так истинен в самом себе, что не мог быть ничем ослаблен
               или изменен…. Случалось, что он прекращал диктовку на моих орфографических заметках,
               обсуживал  дело  и,  как  будто  не  было  ни  малейшего  перерыва  в  течении  его  мыслей,
               возвращался свободно к своему тону, к своей поэтической ноте”. Далее Анненков вспоминает,
               как  он  при  некоторых  сценах  разражался  хохотом.  Гоголь  обычно  останавливал  его,  хотя
               иногда  и  сам  не  выдерживал  и  вторил  Анненкову  “сдержанным  полусмехом”.  “Когда  по
               окончании повести <о капитане Копейкине> я отдался неудержимому порыву веселости, —
               пишет  Анненков, —  Гоголь  смеялся  вместе  со мною  и несколько  раз  спрашивал:  “Какова
               повесть  о  капитане  Копейкине?”…  Еще  гораздо  сильнее  выразилось  чувство  авторского
               самодовольствия  в  главе,  где  описывается  сад  Плюшкина.  Никогда  еще  пафос  диктовки,
               помню, не достигал такой высоты в Гоголе, сохраняя всю художническую естественность, как
               в этом месте. Гоголь даже встал с кресел (видно было, что природа, им описываемая, носится в
               эту  минуту  перед  глазами  его) и  сопровождал  диктовку  гордым,  каким-то  повелительным
               жестом. По окончании всей этой изумительной VI главы я был в волнении и, положив перо на
   605   606   607   608   609   610   611   612   613   614   615