Page 631 - Мертвые души

образумься, еще есть время! Отринь гордость и самолюбье, поезжай и объяснись с ним!”

“Не в том дело, дядюшка”, сказал племянник. “Мне не трудно попросить у него
извиненья, тем более, что я, точно, виноват: он мне начальник, и мне ни в каком случае не
следовало так говорить с ним. Но дело вот в чем: вы позабыли, что у меня есть другая служба:
у меня триста душ крестьян, именье в расстройстве, а управляющий-дурак. Государству
утраты немного, если вместо меня сядет в канцелярию другой переписывать бумагу, но
большая утрата, если триста человек не заплатят податей. Я помещик: званье это также не
бездельно. Если я позабочусь о сохраненьи, сбереженья, и улучшеньи вверенных мне людей и
представлю государству триста трезвых, работящих подданных, чем моя служба будет хуже
службы какого-нибудь начальника отделения Леницына?”

Действительный статский советник остался с открытым ртом от изумленья. Такого
потока слов он не ожидал. [Он не ожидал такого потока слов] Немного подумавши, начал он
было в таком роде: “Но все же таки… но как же таки?.. как же запропастить себя в деревне?
Какое же общество может быть между мужичьем? Здесь все-таки на улице пройдет мимо тебя
генерал, или князь. Захочешь — и сам пройдешь мимо каких-нибудь публичных красивых
зданий; на Неву пойдешь взглянуть; а ведь там, что ни попадется, всё это или мужик, или баба.
За что ж себя осудить на невежество на всю жизнь свою?”

Так говорил дядя, действительный статский советник. Сам же он во всю жизнь свою не
ходил по другой улице кроме той, которая вела к месту его службы, где не было никаких
публичных красивых зданий; не замечал никого из встречных, был ли он генерал, или князь; в
глаза не знал прихотей, [Вместо “в глаза ~ прихотей”: не ведал никаких прихотей] какие
дразнят в столицах людей, падких на невоздержанье, и даже от роду не был в театре. Всё это
он говорил единственно затем, чтобы затеребить честолюбье и подействовать на воображенье
молодого человека. В этом, однако же, не успел: Тентетников стоял на своем упрямо.
Департаменты и столица стали ему надоедать. Деревня начинала представляться каким-то
привольным приютом, воспоительницею дум и помышлений, единственным поприщем
полезной деятельности. Через недели две после этого разговора был он уже вблизи тех мест,
где протекло его детство. Как стало всё припоминаться, как забилось его сердце, когда
почувствовал, что он уже вблизи отцовской деревни. Он уже многие места позабыл вовсе и
смотрел любопытно, как новичок, на прекрасные виды. Когда дорога понеслась узким
оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под
собой, трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, в перемежку с пихтой, вязом и осокором,
перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: “чей лес?” ему сказали: “Тентетникова”;
когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых
ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и
ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: “чьи луга и поемные
места?” отвечали ему: “Тентетникова”; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по
ровной возвышенности, с одной стороны мимо неснятых хлебов, пшеницы, ржи и ячменя, с
другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг и разом
показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом
дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру
до самой деревни, и замелькали кирченные избы мужиков и крытые красными крышами
господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, —
ощущенья и мысли, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись, наконец, почти такими
словами: “Ну, не дурак ли я был доселе? Судьба назначила мне быть владетелем земного рая,
принцем, а я закабалил себя в канцелярию писцом. Учившись, воспитавшись, просветившись,
сделавши порядочный запас тех именно сведений, какие требуются [которые] для управления
людьми, улучшенья целой области, для исполнения многообразных обязанностей помещика,
являющегося и судьей, и распорядителем, и блюстителем порядка, вверить это место