Page 662 - Мертвые души

о чем заботятся, или оттого, что всепоглощающая деятельность мужа ничего не оставила на ее
долю, или оттого, что она принадлежала, по самому сложению своему, к тому
философическому разряду людей, которые, имея и чувства, и мысли, и ум, живут как-то в
половину, на жизнь глядят в полглаза и, видя возмутительные тревоги и борьбы, говорят:
“<Пусть?> их, дураки бесятся, им же хуже”.

“Здравствуй, сестра”, сказал Платонов. “Где ж Константин?”

“Не знаю. Ему уже следовало быть давно здесь. Верно, захлопотался”.

Чичиков на хозяйку не обратил <внимания>. Ему было интересно рассмотреть жилище
этого необыкновенного человека. Он оглянул в комнате всё; думал он отыскать в нем [Далее
начато: след существ<ования>] свойства самого хозяина, как по раковине можно судить,
какого рода сидела в ней устрица или улитка; но этого-то и не было. Комнаты были
бесхарактерны совершенно-просторны, и ничего больше. Ни фресков, ни картин по стенам, ни
бронзы по столам, ни этажерок с фарфором или с чашками, ни ваз, ни цветов, ни статуек,
словом, как-то голо. Простая обыкновенная мебель да рояль стоял в стороне, и тот покрыт был
пылью. Как видно, хозяйка редко за него садилась. Из гостиной отворена <была дверь в
кабинет хозяина>; но и там было так же просто и голо. [так же голо] Видно было, что хозяин
приходил в дом только отдохнуть, а не то, чтобы жить в нем; что для обдумыванья своих
планов и мыслей ему <не> надобно было [что ему не было надобно для обдумыванья своих
планов и мыслей] кабинета с пружинными креслами и всякими покойными удобствами и что
жизнь его заключалась [жизнь его была] не в приятных [а. Начато: не в обольсти <тельных>; б.
не в очаровательных] грезах у пылающего камина, но прямо в деле. Мысль исходила вдруг из
самых обстоятельств, в ту минуту, как они представлялись, и обращались вдруг в дело, [а. Как
в тексте; б. но прямо на месте самого исполнения дела. Там и мысль исходила, там же [и в
де<ло>] претворялась и в дело. ] не имея никакой надобности в том, чтобы быть записанной.

“А! вот он! Идет! идет!” сказал Платонов. Чичиков тоже устремился к окну. К крыльцу
подходил лет 40 человек, живой, смуглой наружности. На нем был триповый картуз. По обеим
сторонам его, сняв шапки, шли двое нижнего сословия, [Далее начато: О<ди>н, казалось,
простой мужик] — шли, разговаривая и о чем-то с <ним> толкуя. Один, казалось, был простой
мужик; другой, какой-то заезжий кулак и пройдоха в синей сибирке. [другой в синей сибирке
какой-то заезжий кулак и пройдоха]

“Так уж прикажите, батюшка, принять!” говорил мужик кланяясь.

“Да нет, братец, я уж двадцать раз вам повторял: не возите больше. У меня материалу
столько накопилось, что девать некуда”.

“Да у вас, батюшка Константин Федорович, весь пойдет в дело. Уж этакого умного
человека во всем свете нельзя сыскать. Ваше здоровье всяку вещь в место поставит. Так уж
прикажите принять”.

“Мне, братец, руки нужны; мне работников доставляй, а не материал”.

“Да уж в работниках не будете иметь недостатку. У нас целые деревни пойдут в работы:
бесхлебье такое, что и не запомним. Уж вот беда-то, что не хотите нас совсем взять, а
отслужили бы верою вам, ей богу, отслужили. У вас всякому уму научишься, Константин
Федорович. Так прикажите принять в последний раз”.

“Да ведь ты и тогда говорил в последний раз. А ведь вот опять привез”.