Page 687 - Мертвые души

“Гм!” подумал Чичиков. “Оба-то, как вижу, с душком”. И сказал вслух: “А мне кажется,
что это дело обделать можно миролюбно. Всё зависит от посредника. Письмен [Продолжение
в рукописи утрачено. ]

] Начало фразы в рукописи утрачено. ] “что и для вас самих будет очень выгодно
перевесть, например, на мое имя всех умерших душ, какие по сказкам последней ревизии
числятся [какие окажутся в последней ревизии] в имениях ваших, так чтобы я за них платил
подати. А чтобы не подать какого соблазна, то передачу эту вы совершите посредством купчей
крепости, как бы эти души были живые”.

“Вот тебе”, подумал Леницын: “это что-то престранное”, и несколько даже отодвинулся
со стулом назад, потому что совершенно озадачился.

“Я никак в том не сомневаюсь, что вы на это дело совершенно будете согласны”, сказал
Чичиков: “потому что это дело совершенно в том роде, как мы сейчас говорили. Совершено
оно будет между солидными людьми втайне [Совершено оно будет втайне] и соблазна
никому”.

Что тут делать? Леницын очутился в затруднительном положении. Он никак не мог
предвидеть, чтобы мнение, им незадолго изъявленное, привело его к такому быстрому
осуществленью на деле. Предложение было до крайности неожиданно. Конечно, ничего
вредоносного ни для кого не могло быть в этом поступке. Помещики, всё равно, заложили бы
также эти души наравне с живыми; стало быть, казне убытку не может быть никакого. Разница
в том, что они были бы в одних руках, а тогда были бы в розных. Но тем не менее он
затруднился. Он был законник и делец, [Далее начато: Человек весь<ма>] и делец в хорошую
сторону. Неправо не решил бы он дела ни за какие подкупы. Но тут он остановился, не зная,
какое имя дать этому действию. Правое ли оно, или неправое. [Далее начато: Конечно, можно
бы] Если бы кто-нибудь другой обратился к нему с таким предложением, он мог бы сказать:
“Это вздор, пустяки. Я не хочу играть в куклы, или дурачиться”. Но гость уже так ему
понравился, так они сошлись во многом насчет успехов просвещенья и наук, — как отказать?
Леницын находился в презатруднительном положении.

Но в это время, точно как будто затем, чтобы помочь горю, вошла в комнату молодая
курносенькая хозяйка, супруга Леницына, и бледная, и худенькая, [Далее начато: как все
петербургские дамы] и низенькая, и одетая со вкусом, как все петербургские дамы. За нею был
внесен мамкой на руках ребенок-первенец, плод нежной любви недавно бракосочетавшихся
супругов. [Над строкой приписано: тоже довольно жиденькой] Чичиков, разумеется, подошел
[Чичиков подошел, разумеется] тот же час к даме и, не говоря уже о приличном приветствии,
одним приятным наклоненьем головы на бок много расположил ее в свою пользу. Затем
подбежал к ребенку. Тот было разревелся; — но, однако же, Чичикову [Далее начато:
словами] удалось словами: агу, агу, душенька, пощелкиваньем [прищелкиваньем] пальцев и
сердоликовой печаткой от часов переманить его на руки к себе. Взявши его к себе на руки,
начал он приподымать его кверху и тем возбудил в ребенке приятную усмешку, которая очень
обрадовала обоих родителей.

Но от удовольствия ли, или от чего-нибудь другого, ребенок вдруг повел себя нехорошо.
Жена Леницына закричала: “Ах, боже мой! он вам испортил весь фрак!”

Чичиков посмотрел: рукав новешенького фрака был весь испорчен. “Пострел бы тебя
побрал, чертенок проклятой!” пробормотал он всердцах про себя.