Page 690 - Мертвые души

представлявшего совершенную противоположность хорошим [противоположность весьма
хорошим] мебелям красного дерева, золотым часам под стеклянным колпаком, люстре,
[колпаком и люстре] сквозившей сквозь кисейный чехол, ее сохранявший, и вообще всему,
что было вокруг и носило на себе яркую печать европейского просвещения. [Далее начато: а.
носило на себе всеобщ <ую>; б. носило на себе яркую печать всеобщего; в. носило на себе
яркую печать европейского прогресса. ]

Не останавливаясь, однако ж, скептической наружностью юрисконсульта, Чичиков
объяснил затруднительные пункты дела и в заманчивой перспективе изобразил необходимо
последующую благодарность за добрый совет и участие.

Юрисконсульт отвечал на это изображеньем неверности всего земного [всего живого] и
дал тоже искусно заметить, что журавль в небе ничего не значит, а нужно синицу в руку. [что
синицы нечего сулить в небе, а нужно просто дать журавля в руку]

Нечего делать: нужно было дать синицу [дать журавля] в руку. Скептическая холодность
философа вдруг исчезла. Оказалось, что это был найдобродушнейший человек,
найразговорчивый и найприятнейший в разговорах, не уступавший ловкостью оборотов
самому Чичикову.

“Позвольте [Вместо “Позвольте” было начато: Прежде всего] вам вместо того, чтобы
заводить длинное дело, вы, верно, не хорошо рассмотрели самое завещание: [В подлиннике:
замечание] там, верно, есть какая-нибудь приписочка. Вы возьмите его на время к себе. [Далее
было: вам его отпустят] Хотя, конечно, подобных вещей на дом брать запрещено, но если
хорошенько попросить некоторых чиновников… Я с своей стороны употреблю мое участие”.

“Понимаю”, подумал Чичиков и сказал: “В самом деле, я, точно, хорошо не помню, есть
ли там приписочка, или нет”. Точно как будто и не сам писал это завещание.

“Лучше всего вы это посмотрите. Впрочем, во всяком случае”, продолжал он весьма
добродушно: “будьте всегда покойны и не смущайтесь ничем, даже если бы и хуже что
произошло. Никогда и ни в чем не отчаивайтесь: нет дела неисправимого. Смотрите на меня: я
всегда покоен. Какие бы ни были возводимы на меня казусы, [на меня казусы, я спокоен]
спокойствие мое непоколебимо”. Лицо юрисконсульта-философа пребывало действительно в
необыкновенном спокойствии, так что Чичиков много [Не дописано. ]

“Конечно, это первая вещь”, сказал <он>. “Но согласитесь, однако ж, что могут быть
такие случаи и дела, такие дела и такие поклепы со стороны врагов, и такие затруднительные
положения, что отлетит всякое спокойствие”.

“Поверьте мне, это малодушие”, отвечал очень покойно [отвечал он покойно] и
добродушно философ-юрист. “Старайтесь только, чтобы производство дела было всё
основано на бумагах, чтобы на словах ничего не было, И как только увидите, что дело идет к
развязке и удобно к решению, старайтесь не то, чтобы оправдывать и защищать себя, — нет,
просто спутать новыми вводными и, так <сказать>, посторонними статьями”.

“То есть, чтобы…”

“Спутать, спутать — и ничего больше”, [Далее начато: в простом] отвечал философ:
“ввести в это дело посторонние, другие [посторонние и другие] обстоятельства, которые
запутали <бы> сюда и других, [Далее начато: прив<ести>] сделать сложным, и ничего больше.
И там пусть после наряженный из Петербурга чиновник разбирает. [а. И там пусть приезжий