Page 696 - Мертвые души
P. 696
могу сделать какую-нибудь пользу кому-нибудь на свете. Я чувствую, что я решительно
бесполезное бревно. Прежде, покамест был помоложе, так мне казалось, что всё дело в
деньгах, что если бы мне в руки сотни тысяч, я бы осчастливил множество. [Далее начато: Я
имею вкус] Помог бы бедным художникам, [Далее начато: выстро<ил>] завел бы библиотеки,
полезные заведения, собрал бы коллекции. Я человек не без вкуса и, знаю, во многом мог бы
гораздо лучше распорядиться тех наших богачей, которые всё это делают бестолково. А
теперь вижу, что и это суета, и в этом не много толку. Нет, Афанасий Васильевич, никуда не
гожусь, ровно никуда, говорю вам. На малейшее дело неспособен”.
“Послушайте, Петр <Петрович>, но ведь вы же молитесь, ходите в церковь, не
пропускаете, я знаю, ни утрени ни вечерни. Но вам хоть и не хочется рано вставать, но ведь вы
встаете и идете, идете в четыре часа утра, когда никто не подымается”.
“Это другое дело, Афанасий Васильевич. Я это делаю для спасения души, потому что
убежден, что этим хоть сколько-нибудь выкуплю [сколько-нибудь заглажу] праздную жизнь,
что как я ни дурен, [как я ни скверен самому себе] но смиренные молитвы [Далее начато: и
некоторое насилие себя для] все-таки что-нибудь значат у бога. Скажу вам, что я молюсь, даже
и без веры, но все-таки молюсь. Слышится только, что есть господин, от которого всё зависит,
как лошадь и скотина, которою пашем, знает чутьем того, <кто> запрягает”. [а. как лошадь и
скотина домашняя слышит, что есть господин, кото<рый>; б. как лошадь и скотина, которою
пашем, знает чутьем своего господина, имеющего право]
“Стало быть, вы молитесь затем, чтобы угодить тому, которому молитесь, чтобы спасти
свою душу, и это дает вам силы и заставляет вас подыматься рано с постели. Поверьте, что
если вы взяли<сь> за должность свою таким образом, как бы вы ею служили тому, кому вы
молитесь, у вас бы появилась деятельность, и вас никто из людей не в силах охладить”.
“Афанасий Васильевич, вновь скажу вам, это другое. В первом случае я вижу, что я
все-таки делаю. Говорю вам, что я готов пойти в монастырь и самые тяжкие, какие на меня ни
наложат, труды и подвиги я буду исполнять там, потому что не мое дело рассуждать там, я
уверен, [я буду исполнять, потому что я вижу, для кого я [исполняю] делаю. Там я уверен] что
взыщется <с тех>, которые заставили меня делать; там я повинуюсь и знаю, что богу
повинуюсь”.
“А зачем же так вы не рассуждаете и в делах света? [Далее было: Разве способности и
различные, которыми нас бог наделил, не есть те же орудия, которыми мы должны молиться]
Ведь и в свете мы должны служить богу. Если и другому кому служим, мы потому только
служим, будучи уверены, что так бог велит, а без того мы бы и не служили. Что ж другое все
способности и дары, которые розные у всякого? Ведь это орудия моленья нашего. [мы должны
служить богу, а не кому иному, кто одарил, ведь об <этом> никто даже и не спорит.
Способности и дары, которые у нас у всякого разные, у всякого ведь это орудия моленья
нашего. ] То — словами, а это делом. Ведь вам же в монастырь нельзя идти: вы прикреплены к
миру, у вас семейство”.
Здесь Муразов замолчал. Хлобуев тоже замолчал.
“Так вы полагаете, что если бы, например, у <вас> было двести тысяч, так вы <бы>
могли упрочить жизнь и повести отныне жизнь расчетлив<ее>?”
“То есть, по крайней мере, я займусь тем, что можно будет сделать, [Далее было, начато:
Буду воспи<тывать>] — займусь воспитаньем детей, буду иметь в возможности доставить им
хороших учителей”.