Page 703 - Мертвые души

[Далее начато: дымившая холодная] дряхлая печь, сквозь щели которой только дымило, а
тепла не давало, [дряхлая печь, сквозь щели которой шел дым и не давало тепла] вот [Далее
начато: а. к<аково>; б. было; в. обиталище Чичикова] обиталище, где помещен был наш
<герой>, [Далее начато: схваченный так, как был во фраке нава<ринского>] уже было [Далее
начато: вкусивш<ий>] начинавший вкушать сладость жизни и [Далее начато: а. и
приобревший красоту оборо<тов> [созд<анных>]; б. и долженствовавший обворожить
общество красотой оборотов и] привлекать вниманье соотечественников, в тонком новом
фраке наваринского пламени и дыма. Не дали даже ему распорядиться взять с собой
необходимые вещи, взять шкатулку, где были деньги, [Далее начато: Чемодан, заключавший
гардероб] быть может достаточные. Бумаги, крепости на мертвые <души>, всё было теперь у
чиновников. [у генерала] Он повалился на землю, [Далее начато: а. Плотоядный червь
безнадежной грусти; б. Плотоядный червь грусти страшной безнадежной обвился вокруг его;
в. Плотоядный червь грусти страшной безнадежной обвился ядовитой змеей около его сердца]
и безнадежная грусть плотоядным червем обвилась около его сердца. С возрастающей
быстротой стала точить она это сердце, [точить она его сердце] ничем не защищенное. Еще
день такой, день такой грусти, и не было бы Чичикова вовсе на свете. Но и над Чичиковым
[Далее начато: еще] не дремствовала чья-то всеспасающая рука. Час спустя [И час спустя
после этого страшного состояния] двери тюрьмы растворились; взошел [и взошел] старик
Муразов.

Если бы терзаемому палящей жаждой влил кто в засохнувшее горло струю ключевой
воды, то он бы не оживился так, как оживился бедный [Чичиков]. [Если бы издыхающему от
жару упала капля росы в засохнувшее и палящие внутренности, то он бы так воспрянул, как
воспрянул вдруг Чичиков]

“Спаситель мой!” сказал Чичиков, вдруг схватившись с полу, на который бросился в
разрывающей его печали, [сказал Чичиков, схвативши вдруг его руку, поцел<овал>] вдруг его
руку быстро поцеловал и прижал к груди. [Далее начато: Если бы даже вы и ничего [не] для
меня не сделали, но уж за то, что посетили меня, бог да наградит вас… Ручьи слез хлынули
вдруг и оросили его ру<ку>] “Бог да наградит вас за то, что посетили несчастного”. Он залился
слезами.

Старик глядел на него скорбно-болезненным взором и говорил только: “Ах, Павел,
Павел Иванович, Павел Иванович, что вы сделали?”

“Я подлец. Виноват. Я преступил. [Вместо “Я подлец ~ преступил”: Сделал всё, что
свойственно подлейшему человеку] Но посудите, посудите, разве можно так поступать? Я
дворянин. Без суда, без следствия, бросить в тюрьму, отобрать всё от меня: вещи, шкатулка,
там деньги, там всё имущество, там всё мое имущество, Афанасий Васильевич, имущество,
которое кровавым потом приобрел”. И, не в силах будучи удержать порыва вновь
подступившей к сердцу грусти, он громко зарыдал голосом, проникнувшим толщу стен
[проникнувшим самые стены] острога и [Далее начато: дал<еко?>] глухо отозвавшимся в
отдаленьи, сорвал с себя атласный галстух и, схвативши рукою [схвативши себя рукою] около
воротника, разорвал на себе фрак наваринского пламени с дымом.

“Павел Иванович, всё равно, и с имуществом, и со всем, что ни есть на свете, вы должны
проститься. Вы подпали под неумолимый закон, а не под власть какого человека”.

“Сам погубил самого себя, чувствую, что погубил. Не умел во-время остановиться. Но за
что же такая страшная <кара>. Афанасий Васильевич. Я разве разбойник? От меня разве
пострадал кто-нибудь? Разве я сделал несчастным [человека]? Трудом и потом, кровавым
потом добывал копейку. Зачем добывал копейку? Затем, чтобы в довольстве остаток дней