Page 705 - Мертвые души

вас награды за труды: бросьте все эти поползновенья на эти приобретенья. Говорю вам по
чести, что если бы я и всего лишился моего имущества, а у меня его больше, чем у вас, я бы не
заплакал. Ей, ей, <дело> не в этом имуществе, которое могут у меня конфисковать, [у меня
отнять] а в том, которого никто не может украсть и отнять. Вы уж пожили на свете довольно.
Вы сами называете жизнь свою судном среди волн. У вас есть уже чем прожить остаток дней.
Поселитесь себе в тихом уголке, поближе к церкви и простым, добрым людям, [Далее начато:
Если] или, если знобит сильное желанье [или если у вас уже такое сильное желанье] оставить
по себе потомков, женитесь на небогатой, доброй девушке, привыкшей к умеренности и
простому хозяйству. [Далее начато: а. и право вы не; б. Вы право не пожалеете потом]
Забудьте этот шумный мир и все его обольстит<ельные> прихоти. Пусть и он вас позабудет. В
нем нет успокоенья. Вы видите: всё в нем враг, искуситель, или предатель”.

Чичиков задумался. Что-то странное, какие-то неведомые дотоле, незнаемые чувства,
ему необъяснимые, [ему самому необъяснимые] пришли к нему. Как будто хотело в нем
что-то пробудиться, что-то подавленное из детства суровым, мертвым поученьем,
бесприветностью скучного детства, пустынностью родного жилища, бессемейным
одиночеством, [Далее начато: бедностью] нищетой и бедностью первоначальных
впечатлений, и как будто то, что <было подавлено> суровым взглядом судьбы, взглянувшей
на него скучно, сквозь какое-то мутно-занесенное зимней вьюгой окно, хотело вырваться на
волю.

“Спасите только, Афанасий Васильевич”, вскричал он: “поведу другую жизнь, последую
вашему совету. Вот вам мое слово”.

“Смотрите же, Павел Иванович, от слова не отступитесь”, сказал Муразов, держа его
руку.

“Отступился бы, может быть, если бы не такой страшной урок”, сказал вздохнувши
бедный Чичиков и прибавил: “Но урок тяжел. Тяжел, тяжел урок, Афанасий Васильевич!”

“Хорошо, что тяжел. Благодарите за это бога. Ну, теперь… помолитесь. Я пойду
стараться”. Сказавши это, старик вышел.

Чичиков уже не плакал, не рвал на себе фрака и волос. Он успокоился.

“Нет, полно”, сказал он наконец: “другую, другую жизнь! Пора в самом деле сделаться
[Далее было: что за шатанье] порядочным. О, если бы мне как-нибудь только выпутаться и
уехать хоть с небольшим капиталом, поселюсь вдали от [Не дописано. Далее начато: Если
однако ж получу назад бумаги] А купчие?..” Он подумал: “Что ж? зачем оставить это дело,
стольким трудом приобретенное? Больше не стану покупать, но заложить те нужно. Ведь
приобретенье это стоило трудов. Это я заложу, заложу с тем, чтобы купить на деньги
поместье. Сделаюсь помещиком, потому что тут можно сделать много хорошего”. И в мыслях
его пробудились те чувства, которые овладели им, когда он был <у> Гоброжогло, и милая, при
греющем свете вечернем, умная беседа хозяина о том, как плодотворно [Далее начато: для] и
полезно занятье поместьем. Деревня так вдруг представилась ему прекрасною, точно как бы
он в силах был почувствовать все прелести деревни.

“Глупы мы, за суетой гоняемся!” сказал он наконец. “Право, от безделья. Всё близко, всё
под рукой, а мы бежим за тридевять <земель>. Чем не жизнь, если займешься хоть бы и в
глуши? [а. Как в тексте; б. Над строкой начато исправление: “Труд, всё что ни случилось, всё
оттого, что не был труд<олюбив>] Ведь удовольствие, [Далее начато: толь<ко>]
действительно, в труде. Гоброжогло прав. И ничего нет слаще, [Далее начато: точно] как плод