Page 704 - Мертвые души

прожить [в довольстве прожить остаток дней] оставить что-нибудь детям, [а. оставить детям и
жене; б. оставить жене, детям] которых намеревался приобресть для блага, для службы
отечеству. Покривил, не спорю, покривил, что ж делать, но ведь покривил, [Далее начато:
потому что] увидя, что прямой дорогой не возьмешь и что косой дорогой больше напрямик.
[Далее начато: чем]. Но ведь я трудился, я изощрялся, а эти мерзавцы, которые по судам, берут
тысячи с казны, не богатых людей грабят, [берут тысячи и не то чтобы с казны или богатых
людей, грабят] последнюю копейку сдирают с того, у кого нет ничего. Афанасий Васильевич,
я не блудничал, я не пьянствовал. [Далее начато: я разве не выкупил ведь] Да ведь сколько
трудов, сколько железного терпенья. Да я, можно сказать, выкупил всякую добытую копейку
страданьями, страданьями. Пусть их кто-нибудь выстрадает то, что я. Ведь что вся жизнь моя:
лютая борьба, судно среди волн. И [Далее начато: а. вдруг; б. лишиться вдруг всего, что
выработал] потерять, Афанасий Васильевич, то, что приобрел такой борьбой…”

Он не договорил и зарыдал громко от нестерпимой боли сердца, и упал на стул, и
оторвал совсем висевшую разорванную полу фрака, и швырнул ее прочь от себя, и,
запустивши обе руки себе в волоса, [Далее начато: те, кот<орые>] об укрепленьи которых
прежде старался, [прежде так старался] безжалостно рвал их, [рвал их безжалостно]
услаждаясь болью, которою хотел заглушить ничем неугасимую боль сердца. [заглушить
нестерпимую боль сердца]

“Ах, Павел Иванович, Павел Иванович”, говорил <Муразов>, скорбно смотря на него и
качая <головой>. “Я всё думаю о том, какой бы из вас был человек, [из вас прекрасный
человек] если бы так же, и силою и терпеньем, да подвизались бы на доброй тр<уд> и для
лучшей <цели>. Если бы хоть кто-нибудь из тех людей, которые [Далее начато: а. ду<мают>;
б. называют себя благородными и действи<тельно>] любят добро, да употребили бы столько
усилий для него, как вы для добыванья своей копейки… да сумели бы так пожертвовать для
добра и собст<венным> самолюбием, и честолюбием, не жалея себя, как вы не жалели для
добыванья своей копейки”.

“Афанасий Васильевич”, сказал бедный Чичиков и схватил его обеими руками за руки.
“О, если бы удалось мне освободиться, возвратить мое имущество. Клянусь вам, повел бы
отныне совсем другую жизнь. Спасите, благодетель! [Далее начато: весь век молиться о вас]
спасите”.

“Что ж могу я сделать? [Далее было: вы видите сами. Ведь это будет значить итти против
закона] Я должен воевать с законом. Положим, если бы я даже и решился на это, но ведь князь
справедлив, — он ни за что не отступит”.

“Благодетель, вы всё можете сделать. Не закон меня устрашит, я перед законом найду
средства, но то, что [Далее начато: я бро<шен>] непов<инно> я брошен в тюрьму, что я
пропаду здесь, как собака, и что мое имущество, бумаги, шкатулка… спасите”. Он обнял ноги
старика, облил их слезами.

“Ах, Павел Иванович, Павел Иванович”, говорил старик Муразов, качая <головою>:
“как вас ослепило это имущество. Из-за него вы и бедной души своей не слышите”.

“Подумаю и о душе, но спасите”.

“Павел Иванович”, сказал старик Муразов и остановился… “Спасти вас [Вместо “Спасти
вас”: а. Оправдать вас; б. Помочь вам соверше<нно>] не в моей власти, вы сами видите. Но
приложу старанье, какое могу, чтобы облегчить вашу участь и освободить. Не знаю, удастся
ли это сделать, но буду стараться. Если же, паче чаянья, удастся, Павел Иванович, я попрошу у