Page 709 - Мертвые души

человека, что у вас за страсть защищать всякого рода мерзавцев?”

“Ваше сиятельство”, сказал Муразов: “кто бы ни был человек, которого вы называете
мерзавцем, но ведь он человек. Как же не защищать человека, когда знаешь, что он [защищать
человека, если он] половину зол делает от грубости и неведенья? Ведь мы делаем
несправедливости на всяком шагу [Далее начато: Ваше сиятельство] даже и не с дурным
намереньем и всякую минуту бываем причиной несчастия другого. [“и всякую ~ другого”
вписано. ] Ведь ваше сиятельство сделали также большую несправедливость”.

“Как!” воскликнул [“Как!” вскрикнул] в изумлении князь, совершенно пораженный
таким нежданным оборотом речи.

Муразов остановился, помолчал, как бы соображая что-то, и наконец сказал: “Да вот
хоть бы по делу Дерпенникова”. [Далее было: Как, разве я несправедлив?]

“Афанасий Васильевич, преступленье против коренных государственных законов,
равное измене земле своей”.

“Я не оправдываю его. Но справедливо ли то, если юношу, который, по неопытности
своей, был обольщен и сманен другими, осудить так, как и того, который был один из
зачинщиков? Ведь участь постигла ровная и Дерпенникова, и какого-нибудь
Вороного-Дрянного, а ведь преступленья их не равны”.

“Ради бога”, сказал князь с заметным волненьем: “вы что-нибудь знаете об этом?
Скажите. Я именно недавно послал еще прямо в Петербург об смягчении его участи”.

“Нет, ваше сиятельство, я не насчет того говорю, чтобы я знал что-нибудь такое, чего вы
не знаете. Хотя, точно, есть одно такое обстоятельство, которое бы послужило в его пользу, да
он сам не согласится, потому <что> через это пострадал бы другой. А я думаю только то, что
не изволили <ли> вы тогда слишком поспешить. Извините, ваше сиятельство, я сужу по
своему слабому разуму. Вы несколько раз [Далее начато: давали] приказывали мне
откровенно говорить. У меня-с, когда я еще был начальником, много было всяких работников
и дурных и хороших. [Следовало бы тоже принять во вниманье] [Извините, мне кажется по
моему слабому разуму, следовало бы тоже принять во вниманье] и прежнюю жизнь человека,
потому что, если не рассмотришь всё хладнокровно, а накричишь с первого раза, запугаешь
только его, да и признанья настоящего не добьешься; а как с участием его расспросишь, как
брат брата, сам всё выскажет и даже не просит о смягченьи, и ожесточенья ни против кого нет,
потому что ясно видит, что не я его наказываю, а закон”.

Князь задумался. В это время вошел молодой чиновник и почтительно остановился с
портфелем. Забота, труд выражались на его молодом и еще свежем лице. Видно было, что он
не даром служил по особым порученьям. Это был один из числа тех немногих, [тех немногих
людей] который занимался делопроизводством con amore. He сгорая ни честолюбьем, ни
желаньем прибытков, ни подражаньем другим, он занимался только потому, что был убежден,
что ему нужно быть здесь, а не на другом месте, что [и что] для этого дана ему жизнь. Следить,
[Далее было: разъяснить] разобрать по частям и, поймавши все нити запутаннейшего дела,
разъяснить его, [Далее было: разобрать по частям] это было его дело. И труды, и старания, и
бессонные ночи вознаграждались ему изобильно, если дело наконец начинало пред ним
объясняться, сокровенные причины обнаруживаться, и он чувствовал, что может передать его
всё в немногих словах, отчетливо и ясно, так что всякому будет очевидно и понятно. Можно
сказать, что не столько радовался ученик, когда пред ним раскрывалась какая <-нибудь>
труднейшая фраза и обнаруживается настоящий смысл мысли великого писателя, как