Page 54 - Отец Горио

немного поломавшись, вы между поцелуями объявите жене, что у вас двести тысяч долга,
сказав при этом «моя любимая». Этот водевиль разыгрывают ежедневно отборнейшие
молодые люди. Молодая женщина отдаст без колебаний свой кошелек тому, кто успел
завладеть ее сердцем. Может быть, вам кажется, что вы потерпите убыток? Нет. Вы найдете
способ покрыть все двести тысяч, обделав какое-нибудь дело. При ваших деньгах и уме вы
создадите себе такое состояние, какое только захотите. Ergo, 50 в полгода вы обеспечите
собственное счастье, счастье вашей дорогой женушки и счастье вашего Вотрена, не говоря о
счастье вашего семейства, которое зимою греет себе пальцы дыханьем, за неименьем дров. Не
удивляйтесь ни моему предложению, ни моим условиям! В Париже из шестидесяти
блестящих браков сорок семь основаны на сделках такого рода. Нотариальная палата
заставила господина…*
— Что я должен сделать? — жадно спросил Растиньяк, прервав Вотрена.
— Почти что ничего, — ответил этот человек, и на лице его мелькнуло выражение,
похожее на затаенную улыбку рыболова, почуявшего, что рыба клюнула. — Выслушайте
меня внимательно! Сердце жалкой, несчастной, бедной девушки — губка, готовая жадно
впитать в себя любовь и до такой степени сухая, что разбухает, как только на нее упала капля
чувства. Приволокнуться за девушкой, когда она бедна, в отчаянии, одинока и не подозревает,
что ее ждет богатство! Черт подери! Это иметь на руках все козыри, знать в лотерее
выигрышные номера, играть на курсе ренты, получая все сведения заранее. Вы сразу
утвердите на крепких сваях нерушимый брак. Если такая девушка получит миллионы, она их
высыплет к вашим ногам, словно это щебень. Бери, любимый! Бери, Адольф, Альфред или
Эжен! — скажет она, если у Адольфа, Альфреда или Эжена хватит ума принести ей
какую-нибудь жертву. Под жертвой я разумею продажу поношенного фрака, чтобы пойти
совместно в «Синий циферблат» поесть крутонов с шампиньонами, а оттуда вечером в театр
Амбигю-Комик; можно заложить часы и подарить ей шаль. Я уже не говорю о всякой
любовной писанине и прочей чепухе, на которую так падки женщины, — например о том,
чтоб, находясь в разлуке с милой, спрыснуть водой почтовую бумагу, изображая слезы;
впрочем, сдается мне, язык сердец знаком вам хорошо. Париж, изволите ли видеть, вроде
девственного леса Северной Америки, где бродят двадцать племен различных дикарей,
гуронов, иллинойцев, промышляя охотой в общественных угодьях. Вы, например, охотитесь
за миллионами; чтобы добыть их, вы пользуетесь капканами, ловушками, манкáми.
Охота имеет свои отрасли. Один охотится за приданым, другой за ликвидацией чужого
предприятия; первый улавливает души, второй торгует своими доверителями, связав их по
рукам и по ногам. Кто возвращается с набитым ягдташем, тому привет, почет, тот принят в
лучшем обществе. Надо отдать справедливость этой гостеприимной местности: вы имеете
дело с городом, самым терпимым во всем мире. В то время как гордые аристократы других
столиц Европы не допускают в свою среду миллионера-подлеца, Париж раскрывает ему свои
объятия, бегает на его пиры, ест его обеды и чокается с его подлостью.
— Но где найти такую девушку?
— Она рядом с вами, она — ваша!
— Мадмуазель Викторина?
— Правильно.
— Каким образом?
— Будущая баронессочка де Растиньяк уже влюблена в вас.
— У нее ничего нет, — удивленно возразил Эжен.
— Ага! Вот мы и дошли до дела. Еще два слова — все станет ясно, сказал Вотрен. —
Тайфер-отец — старый негодяй: подозревают, что он убил одного своего друга во время
революции. Это молодчик моего толка и независим в своих мнениях. Он банкир, главный
пайщик банкирского дома «Фредерик Тайфер и Компания». Все состояние он хочет оставить

50 Следовательно (лат.).