Page 202 - И жили люди на краю

199
ничего не поделаешь – поздно, не уследили. Девка она ладная,
видная, сочная – любой кобель к ней потянется. Ты уже
догадался, что я знаюсь с японцами. Да, с ними можно знаться.
Но это одно. И совсем другое, когда с твоей дочерью в постели
окажется чужерод. Так что пусть лучше – ты, матрос-голодранец.
Я не хочу видеть своих внуков узкоглазыми...
Гурей наполнил кружки, скрутил цигарку; у корейца
клонилась к столу голова – он пьянел, и глаза его, блеклые,
туманные, стали спокойней.
– Может, всё-таки ляжешь? – спросил старик. – Выпей да
ложись. Потом расскажу...
– Нет, Гурея, говори.
– Ну, так я по порядку... кое-что о своей жизни, а затем уж
про убийство, – старик нетерпеливо, с таким удовольствием
выпил кружку браги, что и корейцу захотелось, но он всю не
осилил; Гурей не настаивал пить до дна, заговорил: – Из бани мы
вернулись в покои Луши, её не было, видать, с матерью спать
легла. Да, в узле том была одежда для меня. И облачился я в
костюм, каких сроду не носил. Отец её оглядел меня и
воскликнул:
– Ты смотри-ка! Красавец! Ка-а-кой представительный!
Быть может, толк из тебя выйдет?
Уселись мы в кресла и, попивая вино, разговаривали.
Конечно, больше он говорил. И получалось: завтра утром я
проснусь другим человеком. Своё прошлое не должен
вспоминать. Тем более, ни в коем случае кому-то рассказывать
про службу, про всякие там морские бои. Если же кто
поинтересуется, где я раньше был да чем занимался, то отвечать
надо так: сын тамбовского купца Квашнёва; все хорошо было в
жизни – сыт, обут, торговал в лавке, но по молодости да по
глупости подружился с парнями-ловеласами. Однажды крепко
выпили, разухарились, а тут подвернулся дородный граф с